Катерина Абдулгалеева

От бабушки мой "революционный поступок" отец предложил временно скрыть, и я с ним полностью согласилась: зачем нарушать спокойствие старого больного
человека? Пусть все будет идти своим чередом. В конце июня к нам в гости приехала моя двоюродная сестра Рушания (я
называла ее просто Рушаной) и узнала, что в мае этого года я стала Катей. С великим трудом приняв эту новость, Рушана отвезла ее бабушке.
Когда мы созванивались с сестрой, она сказала, что бабушка очень расстроена и говорить со мной пока не хочет.
- Наверное, называла меня предательницей. Или что-то вроде "с волками жить - по-волчьи выть"? - спросила тогда я.. В ответ Рушана обиделась.
- Ты очень плохого мнения о бабушке. Она тебя по-прежнему, конечно, очень любит и считает, что ты ни в чем не виновата, просто попала под чье-то
влияние, и рядом не оказалось человека, который мог бы тебе помочь: а ты же с детства была с обостренным чувством веры.
- Бабушка отчасти права, - отозвалась я.

- Я действительно с детства была "ищущей", религиозной: И насчет влияния тоже права. Я попала под влияние
Бога, если можно так сказать. Он меня позвал, и я вдруг Его нашла - просто пришло время.
- Ты нашла чужого Бога, - тихо проговорила Рушана. - Ты отказалась от своей родной веры.
Я промолчала. Это надо было проглотить, хотя было очень нелегко. В приезд сестры мы не говорили о моем крещении, избегали этой темы, а теперь, как и
следовало ожидать, она предстала перед нами со всей неотвратимостью.
Я не собиралась спорить, что-то доказывать, объяснять: все это было незачем. Есть в жизни такие моменты, когда не надо говорить, потому что слова,
какие-то доводы до невыносимости бессильны и пусты, и каждый останется при своем мнении. Есть моменты, которые можно только почувствовать, уловить
душой, они выше любых слов.
Рушана тоже замолчала, и я услышала, что она плачет.
- Не надо, ну, пожалуйста, не надо. Я тебя очень люблю. И мы ведь все равно: дружим и вместе.
- Да, это так: просто вспомнила: так, мелочь.
- Что ты вспомнила, Рушана?
- У нас очень красивую мечеть построили: Ну, ты знаешь, наверное: Кул Шариф.
- Когда я приеду в гости, обязательно сходим с тобой ее посмотреть! Хорошо?
- Да, Зарина, сходим: Ну, успехов! Целую тебя. Бабушке пока не звони. И не переживай, ты же знаешь нашу бабушку. Она тебя, конечно, простит. Ну, до
свидания!
- Звони!
:Папа отнесся к моему решению стать православной христианкой с сочувствием. И это не удивило меня: папа всегда относился ко мне с большим пониманием и
любовью, чем все остальные члены семьи. Он ценил мою свободу, уважал мой выбор.
- Ну что ж, раз ты это выбрала, раз тебе это близко, наверное, я не должен препятствовать, - заметил он со своей мягкой улыбкой, и мы обнялись.
- Все равно ты останешься моей дочкой Зариной, кем бы ты ни стала - православной, католичкой или буддисткой.
- Такого папы, как у меня, больше нет ни у кого! - рассмеялась я, целуя кудрявые седые волосы отца.
Мама пошумела больше от необычности происходящего: в нашей семье, среди нашей родни это был первый случай перехода в другую веру.
Я назвала дату предстоящего мне крещения - родители не захотели прийти в этот день в храм, и я была очень рада этому.
Мы понимали друг друга без слов, так бывает в очень дружной любящей семье.
Мне кажется, они не захотели мне мешать - даже не мешать, а просто напоминать о себе в такую минуту. Ведь тогда, во время крещения, в храме
существовала только я - Зарина-Катерина - и Христос, и буквально считанные секунды мне был никто не нужен и ничто не нужно, даже, наверное, кислород.
Это были свет и радость - настоящее чудо, и мне казалось, что я чуть-чуть, совсем капельку причастна к тому, что чувствовал князь Владимир, когда
крестился, и великомученица Екатерина, и Варвара, и другие святые, крестившиеся в зрелом возрасте.

***

С детства я отличалась религиозностью - бабушка правильно отметила это в разговоре с Рушаной.
Бабушка моя была ревностной мусульманкой, чего никак нельзя было сказать о моих родителях. В мечеть отец заходил только по большим праздникам; родители
не молились, не постились, и Коран, подаренный бабушкой, в конце концов, куда-то исчез из нашей квартиры.
До девяти лет я жила в Казани, и воспитанием моим преимущественно занималась бабушка. Строгая, но любящая, честная и добрая, она сделала для меня очень
многое (внучек у нее было всего две: я и Рушана), и поэтому когда я всерьез задумалась о крещении, то первым делом пришла на ум мысль: бабушка очень
расстроится.
Моя бабушка, как и полагается настоящей женщине, воспитанной в традициях ислама, исправно держала уразу (пост) и творила намаз 5 раз в день; она
очень переживала из-за сына (моего отца), который относился к вере довольно равнодушно.
Бабушка учила меня молитвам, они казались мне особенно чудесными, волшебными - как ключи к двери, которая ведет в мир новый, загадочный,
неизведанный. И в этом мире любили и знали меня - маленькую Зарину, я была там почти "своей", не чужой, - к этой мысли приучила меня бабушка. И до сих
пор еще в тайниках моей памяти изредка всколыхнется и прошуршит осенним листиком непонятная бабушкина (но оттого и близкая!) молитва "Бисмилла и
рахман и рахим".
И мне казалось, что что-то магическое, тайное, открытое только для меня, было за расписанными арабской вязью стенами мечетей.
На всю жизнь мне запомнился случай из моего детства: я вернулась из школы, где на уроке труда мы мастерили хорошеньких куколок из мулине. У меня
получилась особенно красивая кукла в малиновом платье, с раскинутыми в стороны желтыми руками. Я повесила куколку на шею и отправилась домой.
У бабушки (она жила тогда с нами) мой вид вызвал жуткое негодование.
- Это что такое, Зарина? Это что ты себе на шею повесила?
- Абика (бабушка), это кукла. Из школы: мы: делали:
- Я тебе покажу куклу! Это крест, а не кукла! (У моей поделки руки были раскинуты в виде креста). - Снимай немедленно!
Бабушка отобрала куклу, выдернула желтенькие руки и, только увидев мои слезы, принялась меня утешать.
- Сделаю тебе куклу еще лучше. Красавицу из красавиц. А кресты на себя нельзя вешать, Зарочка. Ты мусульманка. Повтори.
- Я - мусульманка, - сквозь слезы пролепетала я, и бабушка уже ласково гладила меня по голове, сажала за стол обедать и называла нежно "кызым", то есть "моя дочь".
В третий класс я пошла уже в Москве. Были разные трудности дома, и даже на меня, ребенка, частично ложился их груз. И почему-то именно в это время я
совсем отошла от веры: не было рядом мудрой бабушки, были родители, у которых была только я и больше никого. Я как-то рано ощутила свою "нужность"
им и стала очень приземленной, привязанной к конкретным моментам - все волшебство, всё магическое быстро исчезло из моей жизни.
Мимо мечетей я проходила довольно равнодушно - быть может оттого, что они были "московские", не родные:

***

Не могу точно вспомнить, в какой момент у меня появился интерес к православию. Возможно, он возник во мне с той поры, когда мы переехали в
Москву? Или после того, как я поплакала над легким, причудливо расписным, как изящная шкатулка, рассказом И.Бунина "Чистый понедельник", или, когда
дрожа читала "Братья Карамазовы" Достоевского? Или когда впервые в жизни попала вместе с одноклассниками на экскурсию в Троице-Сергиеву Лавру и
прочитала на одном из храмов надпись, поразившую меня до оцепенения, - "Ведомому Богу"?
:Сбылась мечта моей беспокойной ищущей юности: я стала студенткой МГУ. После того, как мы с новоиспеченной подругой, увидели себя в списках
поступивших, она в переполнявших ее через край радости и восторге потащила меня в храм мученицы Татианы при МГУ - "ставить свечки".
- Зачем ставить? - не поняла я.
- Ну как, в благодарность. Мы же поступили! - по пути объясняла Лена.
- Ты верующая, православная? - обрадовалась я. - Как давно мне хотелось
поговорить о православной вере!
- Не важно! - отмахнулась подруга. - Главное, что мы поступили. А свечки поставить надо. Так надо, понимаешь, Зарин?
Я ничего не понимала. Что значит "так надо"? Как-то я одна робко переступила
порог Татьянинского храма и попросила в книжной лавке книгу о православной
вере.
- Ну, какую вам книгу предложить, девушка? Их очень много - о православной вере. Вот ответы на вопросы, священник отвечает, это вот издание больше для
детей подходит, а это для людей воцерковленных: А вы, может, православную энциклопедию купите?
- Не знаю, как скажете, - я пожала плечами.
Продавщица пытливо посмотрела на меня.
- А Библия у вас дома есть?
Я отрицательно покачала головой.
- Ну вот, с Библии и надо начинать. С Евангелия. Вот вам Евангелие, отдельно
Новый Завет, а потом докупите, если что.
Дома я стала листать небольшую книгу с православным крестом на обложке. Как-то ненавязчиво вспомнилась бабушка - и мне стало отчего-то стыдно,
словно я делала что-то плохое, недозволенное. Я отложила Евангелие на время, а потом все-таки прочитала его от начала и до конца - просто как главную
христианскую книгу. Первое впечатление: я была просто очарована, заворожена, если так можно сказать. До чего же Евангелие было добрым, ласковым, теплым,
каким-то прощающим, дающим надежду на что-то опять же доброе, светлое.
Прочитав его впервые, я не поняла почти ничего, кроме разве что описания жизни Христа, но как много мне запомнилось непонятных изречений!
Я ходила, прислушиваясь к себе и повторяя в уме эти величественные изречения, и мне казалось, что звучит внутри меня особенная музыка - музыка
Евангелия.
А потом была сессия и обычная студенческая суета, размеренные трудовые будни и яркие праздники, и больше Евангелие я не читала: все как-то не случалось.
Иногда я вспоминала об этой книге, но почитать руки не доходили. Я помню, что чаще других эпизодов из Евангелия в памяти всплывала Гефсиманская
молитва. Этот момент в жизни Христа мне казался почему-то наиболее сильным и печальным. Я не понимала, как Бог может испытывать чувство одиночества и
скорби (разумеется, в то время я понятия не имела, что Христос был Бог и Человек), и это реальное ощущение оставленности и брошенности вызывало у
меня глубокое сочувствие к Спасителю. Как мне было жаль Его! Христос совсем один в темном притихшем Гефсиманском саду, слабо освещенном луной, апостолы
мирно спят, а Ему предстоит столько всего пройти; Его ждет позорное распятие - и в такие минуты Он всеми оставлен!
Этот евангельский эпизод крепко впечатался в мое сердце и память, и мое первое познание "христианского Бога" было именно таким - сопереживание
бедному, одинокому, всепрощающему Христу.

***

Летом я с подругами отправилась отдыхать на Кавказ, в Мацесту, всего на десять дней. Планы у нас с Ритой и Леной были грандиозные, но сил и фантазии
хватило только на то, чтобы валяться каждый день на пляже. От моря нас невозможно было оторвать.
И все-таки перед возвращением в Москву мы решили поехать на какую-нибудь экскурсию. Только сразу же возник вопрос: что посетить? Ведь вокруг было
столько удивительных мест.
В конце концов, мы сошлись на Абхазии: с ней у нас было связано веселое воспоминание.
Как-то вечером, возвращаясь с пляжа втроем, у перекрестка, где начинался рынок, мы увидели старика-грузина с большим завязанным мешком, стоявшим
около его ног. В мешке что-то шевелилось.
- А что вы продаете? Что там, в мешке? - полюбопытствовала Рита. - Кот?
- Зачэм кот? Какой кот? Это наложниц я вэзу в горы, в Абхазыю, продать, - и дед добродушно рассмеялся.
- Наложниц в Абхазию? - повторила, недоумевая, Рита.
В это время в мешке захрюкали.
Мы расхохотались.
- Поросенок! Там у вас поросенок! - мы смеялись, как дети.
И поэтому мы дружно рассмеялись и вспомнили поросенка в мешке, увидев на стенде турфирмы слово "Абхазия". Вопрос о том, куда ехать, был решен: мы
собрались на экскурсию именно туда.
День выдался безумно жарким, казалось, что воздух превратился в тягучий горячий пласт. Одуревшие от жары туристы лезли прямо в одежде в горное озеро
Голубое, фантастически красивое, от ледяной воды которого моментально сводило ноги.
Как говорится, нам уже было "не до чего". Двухминутное купание в море, в Гаграх, облегчения не принесло. Наконец автобус остановился около
Новоафонского монастыря - последнего пункта программы нашей экскурсии. Надо было подниматься в гору. Туристы - мокрые, красные - с трудом
передвигая ноги, брели вверх к монастырю в гробовом молчании - сил разговаривать не было.
Лишь у некоторых возникло желание стоять в душном помещении за свечами и записками. Мы послушно ходили по монастырю за экскурсоводом, и я ничего не
ощущала, кроме отупляющей усталости.
Почему-то монастырь не произвел на меня особенного впечатления. Веселый полосатый снаружи, и величественно-мрачный, темный внутри. В сумраке
огромного храма потрескивали свечи, выступали лики икон.
- А теперь можете полюбоваться архитектурой монастыря, у вас в запасе 30 минут. Встречаемся без 15 минут четыре у автобуса.
Рита с Леной упали на скамейку, обмахиваясь газетами, а я пошла бродить по
храму.
Фрески, иконы в полумраке, неслышно снующие прислужницы в темно-синих халатиках, и вдруг: из темноты, в бликах горящих свечей, словно из длинного
неосвещенного тоннеля, ко мне навстречу вышел Христос.
Он стоял на коленях на сером камне, чуть разведя руки в стороны и устремив взгляд вверх, на небо, словно разговаривал с кем-то, и лицо Его было таким
грустным, таким страдающим, молящим, что я застыла на месте; сердце болезненно заныло. Белое простенькое одеяние, серо-синяя накидка на плечах
(или как это называлось раньше?) и позади Спасителя - деревья, уснувшие в тишине ночи, и какие-то растения, и совсем вдалеке - спящий, спокойный
Иерусалим. А небо - глубокое, темно-синее, и очертания туманной голубой чаши среди тихих звезд: И в этой темноте, в ночной тиши - яркое, солнечное
свечение вокруг головы Христа:
Я моментально узнала изображенный на иконе сюжет из Евангелия - оставленный всеми Христос в ночь перед Распятием в Гефсиманском саду.
- Как называется эта икона? - прошептала я, поймав за руку церковную
уборщицу.
- Моление о Чаше, - она указала масляной рукой на желтые буквы, застывшие на темном небе иконы.
- А почему: Он молится Чаше? - не поняла я.
Женщина смотрела на меня ласково и спокойно.
- Моление о чаше, а не Чаше. Господь молился о Чаше Своему Отцу, Богу-Отцу перед Распятием. Он знал все, что с Ним будет, и молился об этой Чаше
страданий, которую Ему надлежало испить. Это была молитва об укреплении перед всеми испытаниями: Вот вы почитайте Евангелие:
- Я читала, - отозвалась я. - Спасибо вам, огромное спасибо!
Я достала фотоаппарат и сквозь пелену слез несколько раз сфотографировала
чудесную икону.
Мне не хотелось, чтобы меня видели Рита и Лена. Мне вообще не хотелось, чтобы меня кто-то видел, чтобы кто-то был рядом. Хотелось лишь одного:
плакать здесь совсем одной рядом с камнем из Гефсимании, камнем, где стоит Христос, устремивший печальный взгляд на небо.
- Зара, пошли! Уже время:
И все-таки я опоздала к автобусу, потому что бросилась в церковную лавку в надежде купить икону "Моление о Чаше". Такой иконы там не оказалось.
Возвратившись в Москву, я разыскивала эту икону во всех храмах и церковных лавках, понимая в то же время, что я ее не найду. Конечно, иконы "Моление о
Чаше" я встречала, но написаны они были по-другому, а мне хотелось именно такую, какая была в бедном абхазском храме. Наконец я рассталась со своей
мечтой.
К моему большому огорчению фотография иконы не получилась: слишком темно было в этом храме.

***

:Время шло, и наступил тот день, когда я вошла в маленький храм рядом с моим домом и обратилась к священнику с просьбой крестить меня.
Перед этим Таинством он просил меня походить на Литургию и выучить некоторые молитвы.
Я стояла на Литургии и послушно, с полным сознанием своей правоты, уходила после возгласа диакона "Оглашенные, изыдите".
Мне приятно было быть "оглашенной", то есть пока не крещеной, но готовящейся. Таинство ждало меня впереди.
- Вы выбрали имя, которое хотите принять во время крещения? - как-то раз, неожиданно спросил меня о. Андрей.
- Нет, я не знала: что надо выбрать имя. Совсем любое?
О. Андрей принес мне церковный календарь.
- Какого числа вы родились?
И я узнала, что в день моего рождения, 7 декабря, празднуется память святой великомученицы Екатерины. Больше вопрос о выборе имени не стоял.
Родители по-прежнему, конечно, называют меня Зариной, Зарочкой, Зарой, но когда к телефону просят "Катю", они зовут меня. А это дается очень нелегко,
я знаю.
Бабушка с трудом пережила мое крещение и, наверное, до сих пор не приняла его, да и никогда не примет, но, конечно, я навсегда останусь ее любимой
внучкой, а она - моей дорогой бабушкой.
В тот день, когда меня крестили - 7 декабря - в день рождения и день моего Ангела, выпал первый снег. В храм я вошла, когда рассерженная осень
разметала повсюду остатки прелых листьев, а вышла, когда земля была уже присыпана снегом, и хлопья все падали и падали - очень медленно и несмело.
Я шла в этой тишине и чистоте, до краев полная сознанием совершившегося Таинства, и так боялась потерять, разлить это ощущение тихого блаженства! Я
поехала в музей Андрея Рублева, затем долго гуляла, а когда стемнело, зашла в первый попавшийся храм, и мне повезло: там читался акафист великомученице
Екатерине. Домой возвращаться так не хотелось:
Идя домой, я повторяла фразы, пытаясь их осмыслить и принять: "Я - православная! Я теперь Катерина. Я - крещеная!"
И вдруг:
"А что если я не права?!" - помимо моей воли внутри меня бухнула и придавила сознание эта страшная мысль. "Я из мусульманской семьи, этническая татарка:
Ни капли русской крови: Зарина Абдулгалеева: И вдруг - такое, изменить вере отцов:"
- Господи, помоги! Я верю, верю! Это все не то - мои мысли, - я содрогнулась в беззвучной молитве к моему Богу, Богу, Которого я знала, Богу
христианскому, Гефсиманскому:
Я почти бежала домой и специально пыталась думать только о предстоящей
сессии. Неожиданно на мобильный позвонила мама и, узнав, что я рядом с нашим домом, попросила купить "суперклея": что-то там у нее сломалось.
Я подбежала к киоску, когда он уже закрывался.
- Пожалуйста, мне только два суперклея, - умоляюще попросила я.
Пожилая продавщица молча вздохнула и кивнула. Она долго не могла найти мне
сдачи 4 рубля.
- Да не надо мне, не ищите! Спасибо за клей! - и я повернулась, чтобы уйти.
Продавщица настойчиво позвала меня.
- Подождите. Мне чужие деньги не: - она не договорила. - А, вот, может,
календарик возьмете, а? На будущий год? Как раз последний остался.
- Давайте, конечно.
Она сунула мне в руку маленький календарь. Я бросила его в карман.
:Дома вместе с клеем я достала календарь и ахнула. Что-то теплое, родное разлилось по сердцу, помимо воли выступили слезы.
Календарь!
На сером камне, на коленях стоял Христос, чуть разведя руки в стороны и устремив взгляд вверх, на небо:
Мой Христос! Христос, Которого я знала!
Я перевернула календарь и прочитала внизу: "Фрагмент росписи собора монастыря св. апостола Симона Канонита г. Новый Афон (Абхазия)".
Как этот календарь мог появиться в Москве? Последний, словно предназначался именно мне, ну как подарок на день рождения! На день духовного рождения!
:Я нашла рамочку для иконы-календаря и освятила икону в нашем храме. "Моление о Чаше" - это моя самая любимая икона, я очень люблю перед ней молиться.
:Рушана однажды серьезно спросила меня:
- Зара, но ты, наверное, хоть изредка, хоть неосознанно, хоть во сне - но сожалеешь, что стала: другой? Что приняла другую веру?
И я чистосердечно ответила:
- Нет, никогда. Правда. У меня наоборот такое ощущение, словно я что-то приобрела, очень-очень дорогое, то есть бесценное. И стала очень богатой. Внутри богатой. Раньше у меня такого не было.
- Странная ты все-таки, Зарина, - вздохнула Рушана. - И от этого я тебя люблю еще больше:

***

Я знаю, что есть русские с православными корнями, которые принимают ислам. И знаю православных людей - бывших мусульман. Свобода выбора - какой великий
дар!..
А самое главное, самое важное, самое радостное и удивительное для меня событие - моя Рушана спустя два с половиной года после моего крещения
крестилась сама. И крестился её муж. Она стала Марией, а Ильнур (муж) - Ильей.